ещё один нестишок я дождь!
я московский чешуйчатый ливень,
готовый сгрызть солнце,
любое солнце,
с хрустящими лучиками,
большое,
маленькое,
мандариновое,
смешное,
строптивое.
коснувшись просоленных выжженных капель,
почувствуете, как рвётся солнце
упрямое,
как ищет путь в ваше «внутрь»,
как это бывает больно,
как прогибаться навстречу тому,
что сильнее в миллиард раз,
и быть в уверенности,
что рассеян,
раздавлен,
разрезан,
развеян им по ветру,
а потом посмотреть в зеркало.
мы все когда-то дождь,
и через нас течёт серое солнце,
прозрачная радуга,
раствор жизни,
течёт прямо в кровь тех,
кого мы обнимаем
и для кого думаем.
мы дождь,
мы царапаем собственные крыши,
лохматим чужие волосы
против ветра,
прорастаем в траве нарциссами,
в песочнице – кокосовыми пальмами,
в своих – нитками,
которыми небо штопает
любимую землю
(потому что новая никогда не станет
ТАКОЙ родной,
и потому что в новой никогда не было, нет, не будет
ни нас,
ни его)
мы дождь,
и мы прыгаем на батуте зонтиков
между двумя вселенными
туда-сюда,
и мы никогда не разбиваемся.
потому что мы – кусочки воды плюс сильные чувства,
и разбиваться в нас просто
нечему.
главное – не замерзать,
а если уж замерзать,
то в форме чего-то очень-очень красивого,
чтобы очутиться в музее ледяных фигур,
а не рассыпаться в
осколки осколки осколки.
или можно добровольно сдаться
на фабрику мороженого,
тоже не так уж плохо,
но лучше всего оставаться живым дождём,
потому что
…
потому что ну кто же ещё
сделает небо небом,
если не смесь отражений
в калейдоскопе
его капель
…
потому что статуями быть абсолютно
чудовищно
невыносимо,
чувствовать, как приходят и уходят,
и никто никогда не остаётся,
и больше ничего
…
потому что…
просто потому что так случилось,
что мы – дождь.
и это,
наверное,
значит, что всегда есть те,
кому мы нужнее,
чем зонтики.
я московский чешуйчатый ливень,
готовый сгрызть солнце,
любое солнце,
с хрустящими лучиками,
большое,
маленькое,
мандариновое,
смешное,
строптивое.
коснувшись просоленных выжженных капель,
почувствуете, как рвётся солнце
упрямое,
как ищет путь в ваше «внутрь»,
как это бывает больно,
как прогибаться навстречу тому,
что сильнее в миллиард раз,
и быть в уверенности,
что рассеян,
раздавлен,
разрезан,
развеян им по ветру,
а потом посмотреть в зеркало.
мы все когда-то дождь,
и через нас течёт серое солнце,
прозрачная радуга,
раствор жизни,
течёт прямо в кровь тех,
кого мы обнимаем
и для кого думаем.
мы дождь,
мы царапаем собственные крыши,
лохматим чужие волосы
против ветра,
прорастаем в траве нарциссами,
в песочнице – кокосовыми пальмами,
в своих – нитками,
которыми небо штопает
любимую землю
(потому что новая никогда не станет
ТАКОЙ родной,
и потому что в новой никогда не было, нет, не будет
ни нас,
ни его)
мы дождь,
и мы прыгаем на батуте зонтиков
между двумя вселенными
туда-сюда,
и мы никогда не разбиваемся.
потому что мы – кусочки воды плюс сильные чувства,
и разбиваться в нас просто
нечему.
главное – не замерзать,
а если уж замерзать,
то в форме чего-то очень-очень красивого,
чтобы очутиться в музее ледяных фигур,
а не рассыпаться в
осколки осколки осколки.
или можно добровольно сдаться
на фабрику мороженого,
тоже не так уж плохо,
но лучше всего оставаться живым дождём,
потому что
…
потому что ну кто же ещё
сделает небо небом,
если не смесь отражений
в калейдоскопе
его капель
…
потому что статуями быть абсолютно
чудовищно
невыносимо,
чувствовать, как приходят и уходят,
и никто никогда не остаётся,
и больше ничего
…
потому что…
просто потому что так случилось,
что мы – дождь.
и это,
наверное,
значит, что всегда есть те,
кому мы нужнее,
чем зонтики.